Настойчивость, энтузиазм, энергичность, коммуникабельность, инициативность - это отрицательные качества, если человек тупой. (с) неизвестен.
Разве можно сбросить со счетов эти двенадцать лет и их результаты или сделать вид, что их вообще не было?
Достаточно тяжким, достаточно ошеломляющим ударом была в тридцать третьем году утрата привычного уклада жизни, дома, страны, книг, памятных мест и имущества, сопровождавшаяся постыдной кампанией отлучений и отречений на родине. Я никогда не забуду той безграмотной и злобной шумихи в печати и на радио, которую подняли в Мюнхене по поводу моей статьи о Вагнере, той травли, после которой я только и понял по-настоящему, что обратный путь мне отрезан; ни мучительных поисков слова, попыток написать, объясниться, ответить, «писем в ночь», как назвал эти задушевные монологи Рене Шикеле, один из многих ушедших от нас друзей. Достаточно тяжело было и дальнейшее — скитания из одной страны в другую, хлопоты с паспортами, жизнь на чемоданах, когда отовсюду слышались позорнейшие истории, ежедневно поступавшие из погибшей, одичавшей, уже совершенно чужой страны. Всего этого не изведал никто из вас, присягнувших на верность «осененному благодатью вождю» (вот она, пьяная образованность, — ужасно, ужасно!) и подвизавшихся под началом Геббельса на ниве культуры. Я не забываю, что потом вы изведали кое-что похуже, чего я избежал; но это вам незнакомо: удушье изгнания, оторванность от корней, нервное напряжение безродности. Иногда я возмущался вашими преимуществами. Я видел в них отрицание солидарности.
Если бы немецкая интеллигенция, если бы все люди с именами и мировыми именами — врачи, музыканты, педагоги, писатели, художники — единодушно выступили тогда против этого позора, если бы они объявили всеобщую забастовку, многое произошло бы не так, как произошло. ...Ныне я американский подданный, и задолго до страшного поражения Германии я публично и в частных беседах заявлял, что порывать с Америкой не собираюсь. Мои дети, из которых два сына еще и сегодня служат в американской армии, прижились в этой стране, у меня подрастают внуки, говорящие по-английски. Да и сам я, тоже прочно уже осевший на этой земле и связанный с Вашингтоном и главными университетами Штатов, присвоившими мне свои honorary degrees, почетными связями, построил себе на этом великолепном побережье, где все дышит будущим, дом, под защитой которого хотел бы довести до конца труд моей жизни в атмосфере могущества, разума, изобилия и мира. Прямо скажу, я не вижу причины отказываться от выгод моего странного жребия, после того как испил до дня чашу его невыгод. Не вижу потому, что не вижу, какую службу смог бы я сослужить немецкому народу — и какую не смог бы ему сослужить, находясь в Калифорнии.
Что все сложилось так, как сложилось, — дело не моих рук. Вот уж нет! Это следствие характера и судьбы немецкого народа — народа достаточно замечательного, достаточно трагически интересного, чтобы по его милости многое вытерпеть, многое снести. Но уж с результатами тоже нужно считаться, и нельзя сводить дело к банальному: «Вернись, я все прощу!»
Избави меня Бог от самодовольства! Нам за границей легко было вести себя добродетельно и говорить Гитлеру все, что мы думаем. Я не хочу ни в кого бросать камень. Я только робею и «дичусь», как говорят о маленьких детях. Да, за все эти годы Германия стала мне все-таки довольно чужой: это, согласитесь, страна, способная вызывать опасения. Я не скрываю, что боюсь немецких руин — каменных и человеческих. И я боюсь, что тому, кто пережил этот шабаш ведьм на чужбине, и вам, которые плясали под дудку дьявола, понять друг друга будет не так-то легко. ...Что существовали занятия более почетные, чем писать вагнеровские декорации для гитлеровского Байрейта, — этого, как ни странно, никто, кажется, не чувствует. Ездить по путевке Геббельса в Венгрию или какую-нибудь другую немецко-европейскую страну и, выступая с умными докладами, вести культурную пропаганду в пользу Третьей империи — не скажу, что это было гнусно, а скажу только, что я этого не понимаю и что со многими мне страшно увидеться вновь.
Дирижер, который, будучи послан Гитлером, исполнял Бетховена в Цюрихе, Париже или Будапеште, становился виновным в непристойнейшей лжи — под предлогом, что он музыкант и занимается музыкой и больше ничем. Но прежде всего ложью была эта музыка уже и дома. Как не запретили в Германии этих двенадцати лет бетховенского «Фиделио», оперу по самой природе своей предназначенную для праздника немецкого самоосвобождения? Это скандал, что ее не запретили, что ее ставили на высоком профессиональном уровне, что нашлись певцы, чтобы петь, музыканты, чтобы играть, публика, чтобы наслаждаться «Фиделио». Какая нужна была тупость, чтобы, слушая «Фиделио» в Германии Гиммлера, не закрыть лицо руками и не броситься вон из зала! ...Довольно разговоров о конце немецкой истории! Германия неравнозначна тому короткому и мрачному историческому эпизоду, который носит имя Гитлера. Она неравнозначна и бисмарковской, короткой в сущности, эре прусско-германской империи. Она неравнозначна даже тому всего лишь двухвековому отрезку своей истории, который можно назвать именем Фридриха Великого. Она собирается принять новый облик, перейти в новое состояние, которое, может быть, после первых мук перемены и поворота, сулит ей больше счастья и подлинное достоинство, отвечая самым специфическим нуждам и потребностям нации больше, чем прежнее. / Томас Манн
Войти во мрак и нащупать в нем людей: Почему россияне поддерживают войну? Исследование Шуры Буртина
Если у вас не открывается "Медуза", прочтите то же самое по этой ссылке: https://archive.is/eBF0M
Очень хорошая, обстоятельная статья с множеством разных и весьма противоречивых реакций опрошенных автором жителей России.
Можно из нее почти подряд десятки интересных цитат приводить, но воздержусь. Просто рекомендую прочитать.
Просто отличная, короткая, научная и вменяемая статья о действии пропаганды и противодействии ей.
Короткое резюме:
— Переубедить человека, получившего пропаганду, практически невозможно;
— Можно иммунизировать человека до получения пропаганды;
— Иммунизировать можно фактами (что мы видим) либо логикой (рассуждения);
— Иммунизация фактами в два раза эффективнее логики, но в любом случае не панацея, помогает максимум четверти;
— Предложение использовать голову и думать, или «у всех свои цели» дает обратную реакцию, люди перестают использовать голову вовсе, считают что правды нет, и переходят на чистую веру.
Резюме от резюме.
Если вы хотите, чтобы люди не верили вашим противникам, накидайте рядом десяток самых диких версий, они не будут верить вообще ни во что.
Если вы хотите, чтобы верили вам, никакого упоминания о других вариантах не должно быть.
В отличие от ситуативных драматических событий личного характера, как того, что со мной случилось в 2012 году, наша травма – коллективная, размазанная и длящаяся. Это не единократное событие, это что-то, что продолжает происходить. Я сейчас захожу на территорию соседней науки о человеке, не о моей политической науке, науки психологии. Мне кажется, что это необходимо.
Наука психология нам говорит, что травматические события происходят много с кем. Люди переживают их по-разному. Совершенно необязательно эта травма накладывает отпечаток на всю их дальнейшую жизнь. Когда она накладывает? Каковы, что называется, наиболее травмирующие виды травм? У этих травм, которые имеют последствия, которые переформатируют личность под себя, есть некоторое количество признаков. А именно, как я сказала, первое – они длящиеся, другой их признак (он характерен, например, для тех людей, которые были жертвами домашнего насилия) – это некое, очевидно для человека, плохое и неправильное событие, которое происходит, продолжает происходить, а окружающие делают вид, что так и надо.
...подробно разбирает сюжет про геноцид 1994 года в Руанде и роль в нем одной-единственной радиостанции RTLM («Радио Тысячи Холмов»).
Ее ведущих международный трибунал осудил на долгие тюремные сроки. Проблема виновности вроде бы решена. Да, разжигали ненависть. Да, призывали «раздавить тараканов». ...Открытым остается другой вопрос: так ли уж сильно радио повлияло на развитие событий? ...У ученого был еще один набор данных: сколько человек в какой деревне осуждены за участие в геноциде. И в зоне уверенного приема RTLM таких обнаружилось на 62-69 процентов больше, чем там, куда сигнал не добивал вовсе.
Уже это наблюдение ломает удобную теорию, что призывы убивать в эфире — не причина, а следствие настроений широких масс. Если большинство желает крови, найдутся СМИ, которые озвучат и эту точку зрения. Логично? Со статистикой в руках — уже не очень: где утром пропаганда, там вечером кровь, а не наоборот. ...зачем властям зачищать информационное пространство (ну, например, в России додавливать соцсети и блоги), если они и так доминируют в эфире. Когда доля радиослушателей в деревне переваливала за пороговую цифру в 60-80 процентов, уровень «насилия милиции» вырастал скачком. Последние сомневающиеся — серьезное препятствие на пути у пропаганды, и это меньшинство нельзя недооценивать.
- ...два разных вопроса, которые и решаться должны раздельно — о преступлении жестоких палачей и о возможной вине жертвы.