Я в целом воздерживаюсь от того, чтобы постить ссылки на многочисленные расследования, фотографии, рассказы о том, что раскрывается в разных областях Украины после ухода российских солдат. Полагаю, что люди, которые заинтересованы в этом, могут сами найти и находят эту информацию. А убедить в чем-то людей, которые сами убедили себя российской пропагандой (или, еще хуже, сознательно врут об этом), редко выходит по вполне понятным причинам. Когда у меня есть что добавить, например, проанализировть данные и составить хронологическую картину по Буче - я это делаю. А когда нечего от себя сказать - то чаще молчу.
Но в виде исключения сегодня хочу дать ссылку на очень качественное исследование "Медузы" еще с середины апреля, о происходившем во время оккупации в селе Богдановка. Там не так много людей убили, как в Буче, и там не столько разрушенных зданий, как в Мариуполе, и вообще это село на три тысячи человек. Подозреваю, что многие этот текст тогда пропустили. Но то, как именно происходило все это, из чего складывалось это поведение, что говорили сами российские солдаты - видно очень хорошо по этому тщательному исследованию с кучей перекрестной информации. Рекомендую.
Для тех, у кого "Медуза" заблокирована и не пользуется VPN, я скопировал текст в Телеграф (без фотографий), вот ссылки:
Богдановка. Расследование Медузы. Часть первая.
Богдановка. Расследование Медузы. Часть вторая.
И еще. 12 апреля, когда в самом разгаре было нагнетание во всех российских СМИ этой лжи про "постановки в Буче", мне попался на глаза пост в фейсбуке Евгения Фельдмана, фоторедатора "Медузы", именно об этом. Он тоже очень хорошо написан, и хочется процитировать его здесь целиком, так что пожалуй так и сделаю.
================================= (Евгений Фельдман)
Я фоторедактор «Медузы». Это означает, что уже почти пятьдесят дней (окей, у меня было три с половиной выходных) 9-10 рабочих часов в день я смотрю на фотографии из Украины.
Я вижу, как ротируются западные фотографы — чьи-то фотографии перестают приходить на ленты, на его место приезжает другой. Я вижу, как местным фотографам отдохнуть негде, и они каждый день снимают то, что происходит на их родине. Я вижу взорванные дома и тела рядом с ними, день за днем.
Это тысячи фотографий каждый день.
Я вижу не малую толику фотографий, а почти все. Те несколько эпизодов, которые привлекли всеобщее внимание, для меня тонут среди сотен и сотен маленьких и незаметных историй.
Взорванных российскими ракетами домов сотни и тысячи — а вы видели десятки. Тел тысячи — а вы видели сотни.
А еще я вижу, как российской властью выстраивается пирамида лжи.
Самые одураченные поверили, что это не война, а «операция». Рядом с ними верещали про где-вы-были-восемь-лет пропагандисты, занимая стратегическую моральную высоту и убивая возможность разговора.
Чуть более умные сломались на обстрелах жилых домов. Фотографии полились в первый же день — вот Чугуев, вот Харьков, вот Киев. Я видел фотографии людей, прячущихся в метро или стоящих на коленях рядом с телами родственников, — но кто-то поверил, что российская армия не только бьет, но и попадает только по военным целям. Ведь вокруг них были те, кто вообще не называл это войной, а всех, кто пытался рассказать правду, называли предателями и лицемерами, ведь где-вы-были-восемь-лет. Оставаться в меньшинстве страшно. Какие уж тут попадания по жилым домам. Это все украинцы сами по себе!
Мариупольский роддом сломал некоторых вроде бы нормальных людей, может быть, даже тех, до кого дойдет этот пост. Взять на себя ответственность за такое слишком сложно, и вы схватились за спасительное «правды мы не узнаем». Вы искали актрис и грим на этих кадрах — но днем ранее вы не заметили десятки фотографий того же Жени Малолетки из другой больницы, где за один вечер умерло несколько детей и подростков, убитых осколками. И ещё одним днем ранее не заметили. И все неделю перед этим не замечали. Как вы себе это представляете — человек неделю снимает настоящую смерть, а потом приезжает к дымящейся больнице, которую взорвали украинские «боевики», потому что в ней были позиции украинских «боевиков» (я верно пересказал позицию?) и начинает командовать актерами? Или что, это все была постановка? С десятками локаций, сотнями вовлеченных людей и независимых свидетельств? Вокруг были те, кто кричал, что российская армия вообще не стреляет по мирным жителям — и с ними было так соблазнительно согласиться хотя бы чуть-чуть.
Но самое худшее началось потом. Пирамида продолжала расти. Спасительное абсурдное неверие в трагедию роддома стало аргументом не верить дальше. Оказалось, что постановки были еще и Буче, Бородянке, Новом Быкове…
Ой, вы ведь не слышали про Новый Быков? Это деревня в 50 километрах на восток от Киева, с другой стороны, чем Буча. Истории оттуда не так «завирусились», поэтому вы о них не слышали, а пропаганда и не пыталась их оспорить. Проблема в том, что они ровно такие же: допросы, связанные за спиной руки, расстрелы, мародерство.
Любой уровень этой пирамиды разбивается о сотни и тысячи соседних событий, которые вы просто не заметили и которые вписываются в реальную картину, — но которые не вписали в вашу.
Я не верю, что этот пост откроет глаза кому-то. Я просто бешусь от того, что на моих глазах вырастает пирамида лжи. Вы с готовностью начинаете верить в новую неправду, потому что она ссылается на предыдущую.
Российская армия, которая ведет себя буквально по-фашистски, оставляя после себя тела гражданских со следами пыток, братские могилы и рассказы о расстрельных списках, воспевается как буквально антифашистская. Реальность в Украине и реальность в вашей вере расходится все дальше.
Вам кажется, что хотя бы толика из написанного мной неправда? Ну допустим. Давайте представим, что вы во всем правы. Украинская армия так сильна, что в беспорядочном бегстве успевает убивать местных жителей и снимать сцены, о которых Спилберг может только мечтать. Жестоко конкурирующие между собой журналистские машины из разных стран с фотографами со всего света внезапно начинают синхронно отворачиваться в нужные моменты. Мобильные телефоны и видеорегистраторы всех до единого местных жителей снимают десятки тысяч часов видео — и лишь благодаря магии туда не попадает ничего про организацию постановок, только трупы, стиральные машины в кузовах армейских грузовиков и разрушенные дома.
Как бы вы ни пытались убежать, вы все равно неизбежно упретесь в простой вопрос: что из этого происходило в этих тихих городках до 24 февраля, дня, когда Россия развязала там войну? Вам все равно не отвертеться от разговора с собой о том, что вы могли сделать, чтобы эти города остались мирными. Лучше начать его сейчас — с того, чтобы признаться себе в правде. ===============================
Понравилось, из фейсбука.
Борис Юдис, НА КАКОМ ЯЗЫКЕ ГОВОРЯТ В ХАРЬКОВЕ
Харьковский, восточноукраинский акцент очень специфичен. Его остро слышат приезжие, а при достаточной наблюдательности и свои. И, разумеется, от него безумно трудно избавиться. Даже актерам, зубрящим в институте литературное произношение «по-московски» или «по-питерски», это удается не всегда, и они часто лишь пародируют речь языковой метрополии. Харьковский язык — яркий и сочный. Он родной брат южнорусского акцента. Очень похоже говорят в Белгороде, в Ростове-на-Дону, в Краснодаре…
Но полбеды — акцент. Есть словечки, выдающие тебя как разведчика на чужбине. Ты живешь и не предполагаешь, что говоришь на диалекте и эти слова не употребляются нигде больше.
Трактор у тебя не тарахтит, а дырчит, а машина фарами не мигает, а блымает. Дети не скачут, а гасают, играя не в салочки, а в квача. Мячик не пинают, а буцают, летом делают в песочнице пасочки вместо куличиков, строят халабуды вместо шалашей, играют в цурки-палки, а не в чижа, а зимой, надев шапочку не с помпончиком, а с бубончиком, катаются на ледяных скользанках, так что потом не шмыгают, а шмургают носом. В игре в резиночку или классики досаднее всего не зарониться, а стратить, ну а в прятки — это когда тебя застукалили, сказав при этом магическую формулу «стукали-пали», и никаких московских «палы-выры». В шариковую ручку вставляют не стержень, а ампулку, карандаш затачивают не лезвием, а чинкой, а стирают свои каракули не ластиком, а резинкой. Дети подрастают, кто-то становится заучкой и ботаником, а кто-то — нет, не шпаной и не гопником, а сявкой или раклом. В автобусе предъявляют постоянный, а не проездной, а на нужной остановке не сходят, а встают, и не в помятой, а в пожмаканной одежде. Если же автобус так и не пришел, придется идти пешком, но не тащиться, а телепаться. На магазины деньги не транжирят, а растрынькивают. В продуктовом не закупают товар, а скупаются, причем отовариваются в кульки, а не в пакеты. В магазине одежды покупают брюки на змейке, а не на молнии, а к ним не спортивную кофту, а мастерку, причем вместе с тремпелем, и никакой не вешалкой, а также гольф, а не водолазку, а жене — платье со шлейками, а не на бретельках. Если же на все это нет денег, ходят в рабочей фуфайке, но не в телогрейке. Ездят обычно не на дачу, а в сад, и картошку там не сажают, а садят, потому что сажают в тюрьму. Волосы завивают — нет, не щипцами, и не плойкой — а… локоном! Пекут печенье не на протвене, а на противне, скатерть не вытряхивают, а вытрушивают, старый паркет не разламывают, а трощат. Свекольник — это буряковый или холодный борщ, щавелевые щи — это зеленый борщ, а тыквенная каша — гарбузовая. «Икру заморскую» делают не из баклажанов, а из синеньких, борщ варят не из свеклы, а из буряка и разливают его не половником, а ополонником, и потом громко сербают жидкостью (а не хлюпают!) И, конечно, праздничный стол не обходится без такого блюда, как холодное, которое у москвичей — холодец или студень. Если же надо поесть на ходу — покупают в торговом ларьке (не палатке!) мивину (не роллтон и не доширак!)
Исследователям открылась простая истина — те, кто был нетерпим и враждебен в спорах лицом к лицу, оставался таким же и в интернете. И наоборот, наиболее дружелюбные люди не изменяли своего отношения к окружающим в зависимости от того, общались ли они с ними виртуально или вживую. Такие результаты выглядят странными, ведь считается, что безнаказанность, которую порождает интернет-общение, «развязывает» людям язык. Вероятно, вопрос лишь в количестве этой «развязности», но не в качестве: агрессивные люди остаются таковыми всегда, независимо от условий, в которых они оказываются.
Рассказывал мой папа. Я из снежного Урала. Взял он меня однажды зимой в гараж, когда я ещё был маленьким. Дорога лежала через лес. Далее наш с папой диалог:
Я - а в лесу есть обезьяны?
Папа - нет, обезьяны живут там, где тепло.
Я - а почему обезьяны живут там где тепло, а мы - здесь?!